Позывные — «02» - Кудрат Эргашев

Приехав на автобазу, Туйчиев сразу же взял в отделе кадров личное дело Самохина и попросил вызвать к нему линейного диспетчера.

Быстро пробежал скупые биографические данные: Самохин Алексей Федорович, 38 лет, беспартийный, ранее трижды судим…

Арслан еще раз прочел, когда и за что судим Самохин, и подумал, что хорошо бы посмотреть на его фотографию. Почему-то она не приклеена к листку по учету кадров, как это требовалось. Туйчиев просмотрел все дело, но фотокарточки не нашел. Тогда он вынул из конверта, приклеенного к внутренней стороне обложки, трудовую книжку, и едва раскрыл ее, оттуда выпала маленькая фотокарточка.

Через два часа фотография Самохина была размножена и разослана во все райотделы. Начался розыск.

* * *

— Хочешь покататься по городу? — Славка вопросительно посмотрел на Жанну. — У нас еще есть время.

Жанна нерешительно пожала плечами, но Славка уже небрежным взмахом руки остановил такси.

— Куда? — угрюмо буркнул пожилой водитель в форменной фуражке.

— Давайте, шеф, по проспекту, а дальше — на ваше усмотрение, — пропуская вперед девушку, ответил Славка.

Жанна молча смотрела в окно, любуясь неузнаваемо преобразившимся за последние годы городом.

Проспект был широким и величественным. Высокие, стоящие по обеим сторонам здания являли собой талантливый сплав современной архитектуры с национальным стилем и поэтому казались легкими, ажурными, плывущими над городом.

— Красиво, правда? — Славка пристально посмотрел на Жанну. — Я совершил в своей жизни один опрометчивый поступок. — Он увидел в зеркале, как водитель посмотрел на них и тихо добавил: — Какого черта я потащил тебя тогда в музей?

Жанна усмехнулась:

— Значит, судьба.

— Ты знаешь, почему я все-таки хожу с тобой к Саше? Меня больше всего интересует методика очаровывания девушек, которой Алекс, владеет в совершенстве. Учусь у него, хочу обезопасить себя от неудачи, если когда-нибудь влюблюсь… во второй раз.

Они еще покатались, потом вышли из машины неподалеку от дома Рянского.

— Заходите, друзья, — обрадовался Саша. В руках у него была грелка. — Садитесь. Я сейчас… Бабушка болеет. — Он ушел в другую комнату.

Жанна уже не первый раз бывала в доме Рянских. И ее всегда восхищала трогательная забота, которую проявлял Александр к Елизавете Георгиевне.

— Кто там? — донесся из-за приоткрытой двери голос бабушки.

— Это ко мне, бабуля, ребята пришли.

Саша вышел из спальни, закрыл дверь.

— О чем это вы дискутируете? — спросил он.

— Я пытаюсь доказать Жанне, что человек должен быть хорошим: его обязывает к этому человеческое происхождение, — пояснил Славка.

— А так ли это нужно — быть хорошим? — прищурился Рянский.

— Не знаю точно, буду ли я хорошим, — неуверенно ответил Славка, — но знаю одно: надо работать и относиться к людям добросовестно.

— Салага! Сам лезешь в сети. Известно ли тебе, отрок, что требовательная совесть превращается в недуг. Добросовестны, как правило, лишь ограниченные люди. Ограниченность они компенсируют добросовестным отношением… К чему? Цитирую тебя: «к работе и людям». Талантливым, а к таковым я, безусловно, причисляю тебя, просто не остается времени на такие мелочи, как добросовестность. Собирать нектар с тысячи цветов ежедневно! Извини, но это удел посредственностей. Талантливый сразу решает проблему и рубит гордиев узел.

«Он чудный! — восторженно думала Жанна. — Я, кажется, теряю голову. Ну и пусть… Мне никогда еще не было так хорошо».

Как бы почувствовав, что Жанна думает о нем, Александр улыбнулся ей.

— Ладно. Хватит. Давайте лучше выпьем. — Он налил коньяк в крошечные рюмки. — Вино промывает мозги и поэтому полезно. Блоковские пьяницы с лозунгом «истина в вине» на устах — мудрецы, — продолжил Рянский экскурс к истокам алкоголизма.

Ребята выпили.

— Может быть, все пьяницы — мудрецы, но, уверяю тебя, не все мудрецы пьяницы. Иначе не было бы цивилизации, плодами которой, как я погляжу, ты неплохо пользуешься, — возразил Славик.

Александр рассмеялся и налил снова.

— Ты задумывался когда-нибудь о том, что лежит в основе нашей жизни, является ее движущей силой? Не знаешь. Ну, хорошо, я подскажу. В основе жизни лежит компромисс. Прежде всего, мы сами — я, ты — продукт компромисса. — Он подбросил яблоко, ловко поймал его и положил в вазу. — Будучи ребенком, ты идешь на компромисс, жертвуя беспечным детством ради аттестата зрелости, затем в юности жертвуешь чудесными ночами, созданными для любви, в обмен на зубрежку, стипендию, диплом. Потом мы всю жизнь уступаем начальнику, жене. Наконец на финише к нам приходит старая с косой и заключает с нами самый главный компромисс: мы уступаем ей суетную жизнь и получаем взамен вечный покой и блаженство небытия. Потом цикл повторяется.

— Ну и что отсюда следует?

— А следует, дорогой мой, вот что: «Ракетодромами гремя, дождями атомными рея, плевало время на меня, плюю и я на время!» Ведь смерти все равно, с каким итогом я приду к ней, она всем платит одну цену. Значит, надо подороже ее продать, продать красивую жизнь…

«Правильно, — мелькнуло у Жанны, — жить надо только красиво, чтобы все у тебя было».

Славка вскочил, неожиданно для себя налил в рюмку коньяку, залпом выпил.

— А какая это такая красивая жизнь? — с вызовом спросил он.

— О! — Рянский многозначительно поднял указательный палец. — Это жизнь, не знающая неудовлетворенных желаний. Любых! — подчеркнул он.

— Любых? — переспросил Славка. — Значит, мы до-разному смотрим на жизнь.

— А как смотрит мой пылкий оппонент?

Славка на минуту задумался.

— Красивая жизнь та, в процессе которой приносишь пользу людям.

Саша и Жанна в ответ заговорщически переглянулись.

Рянский, насмешливо хмыкнув, предложил:

— Выпьем кофе?

— Нет, мне пора, я, пожалуй, пойду… — сказал Славка.

Его не удерживали.

* * *

Закрываясь, дверь больно ударила его в плечо, но он все же успел вскочить в трамвай, который, быстро набирая скорость, помчался по широкому, ярко освещенному проспекту.

До конца маршрута восемь остановок. На одной из них надо выйти. На какой именно, он не знал: это зависело не от него. Значит, садиться не стоит. Он остался на задней площадке, окинув рассеянным взглядом полупустой вагон, углубился в газету. Бои в Лаосе… Международный съезд хирургов… Стройтрест приглашает на работу главного бухгалтера…

Прямо на него шел высокий, очень худой мужчина в куртке и кирзовых сапогах.

— Пожалуйста, ваш билетик, — мягко, но настойчиво повторил контролер.

Куда запропастился этот проклятый билет? Только что держал его в руках.

Сидящая неподалеку девушка с удивлением, к которому примешивалась жалость, посмотрела на него. По-видимому, зайцы в ее представлении выглядели иначе.

Ему вдруг стало нестерпимо стыдно.

— Служебный у меня… — одними губами шепнул он.

— Служебный? — громко переспросил контролер. Пассажиры оглянулись. — Прошу предъявить.

Предъявлять не пришлось. Трамвай остановился, и он увидел, что надо выходить. Бросился к выходу, однако «кирзовые сапоги» преградили ему путь.

— Штраф платите! — схватив его за руку, шумел контролер.

Еще три секунды ушло на то, чтобы бросить на пол вагона заохавшего от боли контролера и выскочить из трамвая.

Он оглянулся, — улица была пустынна, вправо уходил темный узкий переулок. Кажется, туда. Прислушался и не спеша пошел вдоль невысокого забора. По ту сторону что-то загремело. «Пустое ведро», — подумал он. Перемахнуть через забор оказалось делом несложным. Но это было последнее, что он успел: тяжелый удар обрушился ему на голову. Он покачнулся, медленно опустился на колено и рухнул на землю…

* * *

— Как чувствуешь себя? — Туйчиев положил на тумбочку пакет с фруктами и склонился над кроватью.

— Хорошо, — одними губами прошептал Танич. — Извините, Арслан Курбанович… Сплоховал я… — он мотнул туго забинтованной головой.

— Ничего, все будет в порядке, — ободряюще улыбнулся Арслан.

— Найдите контролера… Я лежал тут, думал… Насколько позволяет разбитая голова, — Танич поморщился от боли, помолчал. — Наверняка он заодно с ним, с Самохиным…

Арслан удивленно вскинул брови.

— Да, да… Билеты проверил только у двух и пошел прямо на меня, а в вагоне ведь было человек двенадцать… Мимо прошел. — Танич закрыл глаза. — Мочки у него нет на правом ухе… Кирзовые сапоги.

— Я все понял, Лева. Сделаем как надо. Выздоравливай, — он дотронулся до руки Танича. — Ребята большущий привет тебе передают.

Из больницы Туйчиев поехал в трамвайно-троллейбусный трест, зашел в отдел кадров.